Дмитрий Мацигура

Хочу поделиться с вами повестью хорошего человека — отца одного из моих близких друзей. Надеюсь, что вам понравится.

Амосов Роман Африканович

Полковник Керлис. Повесть
(Публикуется с разрешения автора)

В 19.. году — не буду называть точно, чтобы не пугать читателя своим возрастом, — я работал с партией института минерального сырья на Белозиминском месторождении в Саяне. Команда была молодая, если не считать начальника. Он участвовал в войне, значит, ему было под сорок, что не мешало остальным называть его панибратски Анатоль Санычем с ударением на вторую «а» в имени. Жили в избенке, которую нам отвел начальник Белозиминской экспедиции Овсянов, известный в народе как Овсяныч. Под окнами развели парник и посадили огурцы. Никто не рассчитывал, что они вырастут, но надежда разбавить сушеную картошку и тушенку свежими огурчиками согревала. Ради справедливости надо сказать, что дважды за сезон в столовой были котлеты из свежей медвежатины, и один из медведей был как раз на счету Анатоль Саныча (имя не склонялось).

Как ни удивительно, до заморозков успели вырасти два огурца. Их с подобающими почестями нарезали кружочками, сложили в миску и по команде похватали «на драку-собаку». Досталось не всем. Лаборантка Клава, у которой были длинные ногти, подцепила сразу три куска.

Но главным нашим развлечением было коллективное сочинение детектива. Каждый вечер к нему добавляли новую главу или серию, все более фантастическую, а начинался он так: «Полковник Керлис пил кофе со сладкими булочками». Фамилию для полковника позаимствовали у канавщика — хмурого латыша, который ходил на работу с малолетним сыном. Пока отец кайлил породу, мальчик разводил дымокур, пек в золе кедровые шишки или собирал бруснику.

В детективе полковник Керлис, некто вроде Джеймса Бонда, после утреннего кофе упражнялся в домашнем тире в стрельбе по-македонски, и тут курьер доставлял ему пакет с новым заданием.

Уже не раз я убеждался, что самый фантастический вымысел на поверку оказывается бледнее жизни. Десять лет спустя после белозиминских событий я познакомился на Колыме с настоящим детективом Керлисом, правда, он оказался не полковником, а капитаном; во ВНИИ МВД, где он служил, полковника в то время давали только посмертно. Пока мы вместе летели в полупустом ИЛ-62 от Магадана до Москвы, капитан Керлис рассказал мне несколько историй, одну из которых я предъявляю читателю.

Тот августовский день во ВНИИ МВД на улице Воровского начинался как обычно. В отделе криминалистической экспертизы материалов, веществ и изделий, где служил Янис Керлис, в то время еще лейтенант, кто изучал под микроскопом нитки из пиджачных тканей, кто делал на масс-спектрометре сравнительный анализ краски с автомобилей, сгоревших, так сказать, естественным путем и подожженных после обливания бензином.

В соседних отделах по стреляным гильзам идентифицировали оружие, изучали отпечатки пальцев и фальшивые дензнаки. Половина сотрудников вообще загорала на черноморском пляже или собирала грибы в подмосковном лесу, находясь в законном отпуске.

Лейтенант Керлис поступил во ВНИИ недавно и занимался составлением Атласа самородного золота. С помощью Атласа в будущем предполагалось определять происхождение похищенного золота по его химическому составу. В этот день Керлис анализировал на микрозонде золотую пыль, переданную из МУРа, а до того изъятую из брючного кармана подследственного вместе с табачными крошками. Золото оказалось «на­ртученным», значит, продажа его перекупщику была разовой, случайной, иначе продавец не рискнул бы для увеличения веса набухать в золото ртути. Определить происхождение такого золота по его химическому составу невозможно. Экспертиза, порученная лейтенанту, оказалась практически безрезультатной.

Малоприятные размышления Керлиса были прерваны звонком сверху — вызывали к начальнику института, генералу. Тот был немного­словен.

— На месяц поступаете в распоряжение ЭКУ1 . Полетите в Магадан. Остальное узнаете на Житной. Отправляйтесь немедленно. В Управлении найдете полковника Сергеева, он вас ждет.

Полковник Сергеев объяснил лейтенанту задание.

— Дело вот какое. Изъяли в аэропорту порядочную партию золота — двенадцать килограммов. Эксперты определили, что золото с прииска имени Полины Осипенко. Навели справки в объединении «Северовостокзолото». Оказалось, на этом прииске за три последних года непод­тверждение запасов составило шестьдесят семь килограммов, хотя на всех других в Магаданской области коэффициент намыва больше единицы. Знаете, что это такое? Ну, разумеется. Выходит, там действует целая система. Вот вы и разберитесь, в чем там дело и в ком. Даю вам две недели. Но сначала поезжайте в ЦНИГРИ2 и пройдите инструктаж у Лидии Александровны Николаевой, она в этих делах самый большой спец.

— Мы знакомы.

— Тем лучше. На это даю три дня. В Магадан полетите как сотрудник ЦНИГРИ, они вас оформят на работу. С местными никаких контактов! Не исключено, что кто-то из них в этих делах замешан. Разберетесь — пришлем бригаду отсюда. До тех пор шума не поднимайте. Избегайте разговоров с геологами, они вас быстро раскусят. У них одна терминология чего стоит — жизни не хватит, чтобы выучить. Легенду сами придумаете. Главное — где вы раньше работали, как получилось, что никто из специалистов вас не знает. Всё. Директор института в курсе дела, командировку там получите в отделе кадров. Свое удостоверение не берите. Вернетесь — доложите мне лично. Желаю удачи! Приступайте!

В институте Керлиса оформили на должность начальника минералогического отряда. Три дня он входил в роль бывалого россыпника. Лидия Александровна учила его определять пробу золота по цвету черты на пробирном камне, выдала под расписку пробирные иглы с эталонными сплавами, чтобы на прииске Керлис выглядел убедительнее, но главное были термины, которые приходилось брать зубрежкой. Россыпи бывают элювиальные, делювиальные, пролювиальные, аллювиальные, прибрежные, русловые, террасовые, долинные, ложковые, косовые, мезозойские, кайнозойские, погребенные, эоловые, перемещенные, неперемещенные, карстовые, флювио-гляциальные… Золото бывает крупное, мелкое, пылевидное, окатанное, неокатанное, корродированное, новое, остаточное, первичное, вторичное, а также палочковидное, амебообразное, пластинчатое, дендритное и еще черт знает какое. Между делом Лидия Александровна рассказывала Янису случаи из собственной практики. В Якутии один «хищник» показал ей сделанное для жены ожерелье из самородков. Подобрал самородки плоские и круглые, как монеты, просверлил и нанизал на рыболовную леску. А самый крупный самородок, который ей довелось изучать, весил четырнадцать килограммов! Тоже, между прочим, с Колымы и почти из тех мест, куда отправлялся Керлис — из ручья Борового.

Магадан в августе напоминает южный курортный город. Особенно вечером в сумерках, когда не видны детали. В скверах цветы, воздух влажный, туманный. Огни фонарей расплываются, парочки гуляющих возникают из тумана и снова в нем растворяются. Впрочем, все это относится к улице Ленина, центральной улице всех городов СССР. Шаг вправо, шаг влево в боковую улицу — и ни фонарей, ни цветов, ни асфальта. А если перевалить через гребень в Шанхай, раскинувшийся на берегу бухты Нагаева, то увидишь настоящие фавелы — фанзы, сбитые из фанеры, досок, листов ржавого железа и всего, что попадется под руку. Бедность во всем мире одинакова: теснота, свалки и сомнительные запахи. На Ленина и прилегающих к ней улицах жили ИТР, спецы, заслужившие это право многими годами работы на трассе. Об остальных можно не беспокоиться — за то, чтобы жить и работать в закрытом городе Магадане и на трассе с надеждой разбогатеть, то есть заработать на машину, а то и на квартиру, они готовы на всё. Где жить — их проблема.

Для Яниса Керлиса попасть в Магадан было волнующим и — без преувеличения — драматическим событием. Здесь, осужденный на десять лет «без права переписки», погиб его отец Эрнест Карлович Керлис. Где именно и когда точно, Керлис младший не знал. Это мог быть рудник имени Белова, Омчак, Гастелло, Серпантинка, Спорный, Ягодный, Сусуман, Оротукан или любой другой рудник или прииск, потому что на каждом из них были лагеря. Все эти названия Янис узнал позднее, а в тот прилет он только чувствовал, что ходит по земле, которую топтал под конвоем его отец, и от этого у него то и дело перехватывало дыхание.

Янис поселился в арендованной институтом квартире на полпути от Магадана к мысу Старицкого. Из окна квартиры открывался полуиндустриальный пейзаж: впереди бетон, железо, трубы, горы земли и корпуса неизвестного назначения; слева старое кладбище и гаражи, но за кладбищем зеленый склон полуострова Старицкого. Из-за водораздела выглядывали белые космические купола радаров. Чайки с истошными криками носились над домами, напоминая о близости моря.

Оставив вещи, Янис отправился в город, чтобы узакониться в территориальном геологическом управлении и в объединении «Северовостокзолото», а также найти место, где можно поесть. Прииск имени Полины Осипенко относился к объединению, но как сотрудник института Янис должен был согласовать свои работы с геологическим управлением. Письмо, адресованное начальнику управления И. Е. Драбкину, через день было испещрено надписями гуще, чем стенка общественного туалета: Драбкин отослал его для предложений главному геологу Аникееву, тот отписал начальнику тематической партии Титову, Титов — главному геологу тематической партии Пляшкевич. С Пляшкевич Янису пришлось увидеться и обосновать целесообразность своих работ, которые в письме назывались изучением типоморфизма самородного золота. После Пляшкевич надо было получить подпись в первом отделе, начальник которого изучил и подчеркнул в письме каждое слово, как будто обязавшись заучить его наизусть.

Все это заняло три дня, и за эти три дня будущий полковник исходил город вдоль и поперек — накупил книжек Магаданского издательства, узнал из афиш о концертах старого колымчанина Вадима Козина, который до ареста выступал в лучших московских залах, оценил кухню в нескольких кафе, бродил по пляжу во время отлива, зашел на кладбище, расположенное сразу за телецентром, на водоразделе между бухтой Нагаева и центром города. В рощице из чахлых листвянок, карликовых березок и ольховника, заваленной бумажными пакетами, папиросными коробками, старыми автомобильными покрышками и ржавыми холодильниками, ему встретилась могила профессора Болдырева, о котором ему рассказала в Москве Лидия Александровна.

Анатолий Капитонович Болдырев, мировой авторитет в минералогии, еще при царе был сослан на три года за участие в студенческих волнениях. По злой иронии судьбы при советской власти подвергался аресту трижды, теперь уже за недолгое членство в партии эсеров, но больше за зарубежные научные контакты. В последний раз был арестован в 1938 году за участие в несуществующей антисоветской организации и в ноябре 1939‑го попал на Колыму. На Колыме написал статью о рациональной очистке площадей от снега, из чего можно составить представление о роде его занятий. В 1943 году профессора Болдырева расконвоировали и использовали как специалиста, наградили даже орденом, но освобождения и реабилитации он так и не дождался, замерзнув в 1946 году, после того как машина, на которой он ехал, провалилась под лед на речке Ола. Профессору было в то время 62 года. Шофер утонул сразу, а профессор выбрался на берег, шел, полз, и наутро его нашли на крыльце дома с обломанными ногтями, открыть дверь у него не хватило сил.

В последний вечер накануне отъезда на трассу Янис ужинал в ресторане «Магадан». Обстановка была, как в салуне на американском диком Западе. На эстраде музыканты: электрогитара, саксофон, контрабас — гнулись, как ива под ветром. То и дело кто-нибудь из посетителей нетвердой походкой подходил к ним, совал деньги и заказывал любимый номер, лепеча что-нибудь вроде «Для моей Маруси исполните «Кирпичики». Подходил другой, и вот уже «У нас в гостях Сергей Н. из Ягодного. Сегодня у него день рождения. Для нашего дорогого гостя исполняем «Вечерний зов». Какой-то кавказец заказал лезгинку и с первыми звуками зажигательной музыки вскочил, зажав в зубах нож, и пустился в пляс между столиками, размахивая руками и старясь удержаться на носках. «Еще немного, и начнут расплачиваться золотым песком из кожаных мешочков, подвешенных к поясу», — подумал Керлис.

Между прочим, саксофонист в оркестре был зятем московского зубного врача, у которого недавно изъяли рудное золото из чукотского месторождения Каральвеем. Это золото еще лежало у Керлиса в сейфе. С врача пока что взяли подписку о невыезде и неразглашении, но почему-то саксофонист тут же переехал из Билибина в Магадан.

На следующий день к вечеру Янис добрался на автобусе до Усть-Омчуга, где была база институтской партии, а еще через день рано утром он вместе с научным руководителем партии Еленой Яковлевной (подпольная кличка «баба Лена») на видавшем виды газике под управлением шофера Толика выехал на прииск имени Марины Расковой. Бабе Лене Янис представился как новый сотрудник института.

Баба Лена в платке, повязанном как у пирата, в хлопчатобумажной полевой униформе, росточком не больше полутора метров и с полевой сумкой через плечо, достававшей чуть не до земли, порасспрашивала Яниса о московских новостях, в машине негромко запела «Там за рекой, за тихой рощицей…» и заснула, не обращая внимания на отчаянную тряску и рев встречных машин. По сторонам шоссе были воткнуты тонкие длинные жерди, отдаленно похожие на флажки для разметки горнолыжных трасс. По ним зимой после метелей бульдозеристы находят дорогу, чтобы расчистить ее от снега.

Около поселка Нелькоба баба Лена проснулась и предложила Янису заехать в Бутугычаг, самый близкий от трассы лагерь. Зрелище поучительное, заверила она. Янис согласился. Вскоре на дороге им попался скелет кита, позвонки величиной с табуретку.

— Привезли на трейлере, курей кормить, — объяснил Толик. — Там дальше, видите, справа от дороги здание посреди пустыря, это обогатительная фабрика была, урановую руду перерабатывали. Когда закрыли лагерь, вместо фабрики птицеферму сделали. Им же витамины надо, рыбную муку и все такое. Вот кита и привезли. Пока везли, оказалось, кормить некого — куры-то все облысели от излучения и не несутся. А там дальше оловянный рудник был.

От построек жилой зоны лагеря уцелели только полуразрушенная столовая и карцер. Карцер, сложенный из гранитных монолитов, отлично сохранился, хоть сейчас в работу. Это было длинное одноэтажное здание с входом посередине. Одна за другой две железные решетчатые двери с тамбуром между ними, дальше — такие же двери налево и направо, за ними по обеим сторонам коридора за глухими железными дверями камеры. Никаких признаков отопительных устройств. Янис зашел в одну из камер. В зарешеченное оконце можно было увидеть только близкий склон сопки, заваленный черным сланцевым плитняком. Гранитные стены камеры были покрыты многослойной синеватой побелкой, осыпающейся от сырости, сквозь нее проступали процарапанные узниками надписи и расчерченные на клеточки таблицы, в которых узники крестиками отмечали дни заключения — по десять, двенадцать, пятнадцать и даже до двадцати. Среди надписей Керлис нашел только одну личного характера: «Здесь без вывода на работу и без пайки сидел Микола П.» Все остальные можно было назвать политическими. Главный, много раз повторенный мотив: «Россия — страна рабов».

Около столовой среди камней и бурьяна то и дело попадались смятые алюминиевые кружки и миски, заплесневелые стоптанные рабочие ботинки, старые шахтерские каски из прессованного картона.

Пустая, продутая ветрами долина Бутугычага замыкалась крутым склоном, по которому на гребень вела лестница, выложенная из гранитных глыб величиной побольше рояля. По этой лестнице гоняли строем на работу на карьер и подземный рудник, которые были на самом водоразделе. Там глазам Керлиса открылась огромная — величиной с зал Большого театра — пещера, выбитая взрывами в гранитной скале. Стены этой пещеры, как ходами термитов, были пронизаны узкими и низкими — только на коленях вползти — извилистыми штреками, каждый из которых гнали за отдельной касситеритовой жилкой. Кругом валялись связки электродетонаторов, мотки электропроводного шнура, промасленные обертки от аммонита. Над карьером, на самом гребне — изба метеостанции, с распахнутой дверью. Внутри на столе журнал наблюдений с записями температуры и скорости ветра (по произведению этих двух величин определялись «актированные» дни, когда риск замерзнуть был особенно велик). Последняя запись была датирована мартом 1958 года: температура – 28, скорость ветра 6 метров в секунду. Метеорологи, вероятно, тоже были из заключенных. Можно было подумать, что в марте 58 года здесь взорвалась атомная бомба или прошел мгновенный мор, не оставивший в живых ни заключенных, ни надзирателей. Обратно к карцеру баба Лена и Янис спускались вместе по циклопической гранитной лестнице. Янис был подавлен увиденным. Баба Лена держалась за его локоть, не доставая до плеча сантиметров на двадцать.

— Я, знаете, в последнее время стала физиономистом, — неожиданно сказала она, — это, наверное, возрастное. Мое излюбленное занятие — изучение лиц. Каждое лицо обрабатываю и трансформирую во времени, и это все помимо моей воли, на подсознательном уровне, как теперь говорят.

— Интересно, — вставил Янис из вежливости.

— Вот в Москве, в метро, еду на эскалаторе, навстречу проплывает совсем юный человек. Лицо без единой морщинки, задорное, румяное, с каким-нибудь милым незначительным изъяном. А я без усилий представляю, каким оно будет лет, скажем, через тридцать-сорок — одутловатым, морщинистым, с утомленными, пустыми глазами, источенное заботами, и как будет его портить изъян, прежде так украшавший. И так же легко обратное превращение происходит. Встречу старуху, такую как я. — Керлис хотел возразить, но его комплимент еще не успел созреть, как баба Лена продолжила: — Да-да, как я. И вижу ее стройной, легкой, быстрой… С виду скромница, а в глазах-то чертики! И ко-кет-ливая! Кроме того, каждого я узнаю и классифицирую.

— Что же это за классификация?

— А я автоматически вспоминаю похожего человека из тех, кого видела раньше. Ну, чтобы вам было понятно, я, например, вижу, что этот человек похож на известного киноактера, пусть Марчелло Мастроянни. Кстати, новому человеку эта внешность принадлежит в не меньшей степени, чем киноактеру. Он имеет на нее прав ровно столько же, ни каплей меньше. Не его вина, что актером стал не он, а его близнец. Да и вообще о вине здесь говорить неуместно. Внешнее сходство — это больше, чем внешнее сходство. Не зря близнецы по статистике живут по одному сценарию. Но не подумайте, что моя картотека состоит только из киноактеров, просто других вы не знаете. И вот вам главный симптом старости: совершенно не стало новых лиц! Знакомят меня с новым человеком, а я говорю себе: «Ага, это, допустим, Петя Алейников». И мне ясно, чего от него можно ждать. Или, скажем, Вера Марецкая. Ну, это очень редкий тип.

— А меня, Елена Яковлевна, вы тоже классифицировали?

— Конечно. Вы — Виктор Авдюшко!

— Неужели похож?

— Вылитый Авдюшко!

Все это было не вполне серьезно, но Янис немного расстроился. Авдюшко казался ему каким-то медлительным и не очень красивым, себя Янис представлял намного более привлекательным, но со стороны виднее.

Внизу, сокращая дорогу, пошли мимо фабрики, и тут Янис подобрал пустую литровую банку и нагреб в нее хвостов из отвала. На вопросительный взгляд бабы Лены ответил неопределенно: «Для науки». Баба Лена, по образованию геоморфолог, к минералогии относилась с почтением и понимающе кивнула. На самом деле Янис подумал, что это почти земля с могилы отца и ее следует отвезти на отцовскую родину.

На прииске их принял главный инженер, главный геолог был в отпуске. Под предлогом изучения все того же типоморфизма золота Янис попросил пропуск на ШОФ1. Главный инженер сослался было на то, что для пропуска нужна фотография, Янис тут же извлек из кармана заранее приготовленную карточку. В Магадане это бы не помогло, но на приисках народ был попроще. Инженер еще подумал и, вызвав секретаршу, похожую на Бриджит Бардо, приказал оформить пропуск.

Подписать его надо было у директора прииска. Он был похож на Михаила Названова: горбоносый, с холеным лицом и надменным взглядом, голос — глубокий баритон. Янис вдруг поймал себя на том, что уже занялся классификацией лиц по системе бабы Лены.

Директор долго разглядывал поочередно Яниса и пропуск, как будто сличая их.

— Предупреждаю, что выносить с ШОУ ничего нельзя, и каждый раз вас будут раздевать и обыскивать. Если что найдут, не обижайтесь, ответите по закону.

— Знаю, не в первый раз, — соврал Янис, чтобы директор понял, что на других приисках в приходах на ШОФ людей из ЦНИГРИ не видят ничего чрезвычайного. — А можно мне бинокуляр на ШОФ внести, а перед отъездом вынести?

— Можно. Только если вы в окуляры золота набьете, срок вам обеспечен, у нас с этим строго.

С формальностями было покончено. Баба Лена пообещала прислать машину через десять дней и отправилась в обратный путь. Янис вскинул рюкзак на плечо и пошел по поселку искать жилье, после пяти лет студенчества жизнь в общежитии казалась ему невыносимой. Он облюбовал небольшой домишко с заколоченными окнами, а вскоре нашел и его хозяина, пенсионера Михаила Михайловича Гурьянова. Михаил Михайлович походил на актера, который играл в «Судьбе человека», в телогрейке вместе с героем Бондарчука сидел на берегу, ожидая оказии. Михаил Михайлович согласился сдать домик за символическую плату — пятнадцать рублей за две недели. Он отбил доски с окон, затопил печку, подмел в доме пол веником из полыни, которую наломал тут же в углу двора, потом сбегал к себе и принес занавески, чайник, кружку, вилку, нож, ложку. За домом обнаружилась баня.

— Если хотите, можно и баньку протопить с дороги, — предложил Михаил Михайлович. — Паренцов сами достанете. Паренцы у меня на вышке приготовлены. Я теперь в многоквартирном живу, там бани нет. Зато паровое отопление! – Вышкой он называл чердак, а паренцами березовые веники.

— Вот это здорово будет! — обрадовался Янис. — А вы не составите компанию? Приходите вечером.

— Ну, тогда я и затоплю, и воды натаскаю.

— Нет уж, вода и дрова моя проблема.

Вечером, после бани и нескольких рюмок коньяка, предусмотрительно привезенного Янисом, они с Михаилом Михайловичем беседовали на кухне.

— Приезжих много здесь? — поинтересовался Янис.

— У нас тут все больше народ местного порядка. Прииск ведь старый. Молодых, правда, тоже хватает.

— А вы давно здесь живете?

— С шестьдесят первого. Сначала на Бутугычаг попал, был там горным мастером после техникума. Потом на руднике Белова работал. Оттуда уже сюда. Слыхали про Бутугычаг?

— Слыхал, даже видел, сегодня по дороге заезжали. А кто там сидел?

— Пятьдесят восьмая статья, политические. Министр финансов Польши, директор автозавода имени Лихачева.

— А он-то за что?

— Говорили, подпил на банкете по случаю Дня победы и прямо в зале стал салютовать из пистолета. Другие стали его останавливать, хотели выхватить пистолет, в результате по ошибке попали в портрет Сталина. Дальше понятно.

— Как там было, расскажите?

— Хлеб от нормы давали, норму не выполнил — сто пятьдесят граммов, на них не вытянешь, считай обречен. А слабые почти все, где им норму сделать. Месяц кончился, я пишу наряд — как есть. На другой день спускаюсь в блок — у нас там почвоуступная система была — смотрю: впереди зэк стоит с забурником. Я обратно к восстающему — там двое. Все, думаю, конец, пришибут! Ну что, говорят, теперь понял, как наряды нужно составлять? С тех пор норму выводил.

— Много умирало?

— Каждый день несколько человек.

— А где хоронили?

— Вообще не хоронили. На ногу бирку с номером и в отвал.

После паузы разговор незаметно для Михаила Михайловича перешел на хищения золота. Ему перед новым человеком блеснуть было лестно.

— У нас тут знаете какие истории бывали! — начал Михаил Михайлович, отхлебнув совсем маленький глоточек. — Раньше машин мало было, больше на конях ездили, даже золото на конях возили. Вот раз подвозят к Колыме ящик золота, пятьдесят килограмм. Два охранника. С прииска везли, там, где сейчас «Тридцать лет ВЛКСМ». На южном берегу другая повозка их уже ждет. Поплыли на лодке и посередине Колымы перевернулись. Золото сразу булькнуло, охранники утонули. Только лодочник кое-как выплыл. Следователь приехал, два раза заставил лодочника Колыму переплыть, не верил, что тот не подстроил. Стакан спирта даст и говорит: плыви! Ничего не доказал. Через полгода охранников поймали далеко отсюда, в Якутии. Когда они в лодку садились, золота в ящике уже не было. Когда поймали, половину золота уже успели спустить.

Или на одном прииске что удумали! Золото на ШОУ в канализацию спускали. Потом в отстойнике, от ШОУ уж метров сто в сторону, набирали эфелей1 и промывали.

А еще такой случай был, — продолжил Михаил Михайлович после новой рюмочки, как-то незаметно наполнившейся. — Два охранника везли на конях зарплату на прииск и договорились деньги украсть, будто на них напали и отняли. Наставили друг другу синяков, и для убедительности один, старший по званию, младшему хотел рукав на шинели прострелить. Тот боится. «Ну, тогда ты мне прострели». У того, видать, руки дрожали с перепугу, он вместо рукава руку прострелил да попал в кость. Двадцать пять тысяч спрятали. Ну, их оправдали, а руку-то простреленному ампутировали. Остался там же на прииске, но перешел в парикмахеры. Все его жалели, на чай давали. Слушайте дальше. Через какое-то время приехал начальник, проводить инструктаж насчет бдительности, и ссылается на этот случай. Вот, говорит, к чему потеря бдительности приводит: сто тысяч рублей украдено у государства! Сто тысяч! А этот безрукий говорил: двадцать пять. Второй-то и не знал толком. Тут же после собрания побежал в парикмахерскую и на того: где деньги остальные? Тот на него с бритвой опасной. Ты, гад, меня нарочно инвалидом сделал! Сцепились, на пол упали, кричат, и как раз кто-то заходит. Короче, всё раскрылось.

— Директор у вас мужик видный, — уважительно отозвался Янис, уводя разговор от безрукого охранника.

— Видный, видный. А между прочим на Белова начальником охраны был. Чай и табак у зэков менял, грамм за грамм. А полагалось за грамм девять грамм. Там руды богатые! Не сам, конечно, были у него шестерки. Его там как огня боялись. И на Бутугычаге раньше тоже работал. Я его давно знаю. Теперь-то к нему не подступишься.

— А на руднике имени Белова кто сидел?

— Там пятьдесят восемь-восемь. На Бутугычаге пятьдесят восемь-десять, а на Белова пятьдесят восемь-восемь. Вместе восемь и десять никогда не сажали, они бы там такого понаписали! Грамотные были люди.

Теперь режим у Яниса установился такой. В семь утра он завтракал в приисковой столовой и с рюкзаком, лотком и геологическим молотком отправлялся в маршрут. Маршруты как таковые ему были не нужны, но требовалось соответствовать роли и осмотреться. К тому же занятие это оказалось очень приятным. К северу от прииска тянулся хребет, казавшийся издали зеленым. Отроги хребта были похожи на строй вставших на дыбы слонов, прижавшихся друг к другу боками. Каменные осыпи чередовались с зарослями кедрового стланика и рододендрона. То и дело вспархивали стаи куропаток. Голубица и брусника уже поспели.

Янис подкармливался ягодами, но больше любовался открывающимися с хребта видами: горы, горы, горы, ближние — зеленые, с потоками осыпей, которые издали похожи на шелуху от семечек, дальние — синие, и каждая следующая цепочка все синее, пока очередная не сольется с небом. Найдя огороженную со всех сторон поляну, он подолгу лежал, глядя в небо, греясь на осеннем солнце и обдумывая дальнейшие ходы.

На ШОФ можно, оказывается, спустить золото через канализацию и потом собрать и отмыть. Как разовый вариант — возможно, но как система вряд ли — заметят в поселке. Возможно, но нечасто, недолго. На полигоне железные решетки над шлюзом сшиты стальными прутками и опломбированы. Пломбы снимает комиссия из трех человек. Тут нужен сговор целой бригады – возможно, но маловероятно. Снятое со шлюза золото та же комиссия загружает в контейнеры, они пломбируются. Контейнеры «золотовозка» свозит на ШОФ. По дороге распечатать контейнер, потом подделать пломбу? Совсем маловероятно. Может быть, артель? Но как?

Отмахав километров десять, Янис возвращался в поселок с пятнами от раздавленных ягод на коленках, ужинал в столовой и отправлялся на ШОФ. ШОФ представляла собой низкое бетонное строение, окруженное глухой бетонной стеной с колючей проволокой и голыми электрическими проводами поверху. В проходной Керлис предъявил охраннику пропуск — сначала показал через окошечко, потом, войдя, сдал на детальное изучение и сличение фотографии с натурой. Внутри здания было несколько слабо освещенных сырых комнат, которые при желании можно было назвать и небольшими залами. В одном зале женщины, облаченные в резиновые фартуки и резиновые сапоги, на больших столах магнитами оттягивали из шлихов железный скрап, откатывали свинцовую дробь, а потом на деревянных вашгердах отмывали и «отбивали» золото щетками и собирали его в консервные банки. Банки несли в другую комнату и ставили на большую железную печь. Высушенное золото передавали в третью комнату, где священнодействовал Николай Владимирович Морозов.

Морозов Керлису не понравился. Это был человек невысокого роста, лет пятидесяти, с припухшим лицом и мутными глазами — то ли пьяный, то ли с похмелья. Походил он на соседа Яниса по коммунальной квартире Ивана Макарыча. Хотя это было давно, когда Янис еще учился в школе, Иван Макарыч не забылся. Он любил сидеть на коммунальной кухне в трусах, коптя махоркой и поигрывая на баяне. Врал отчаянно. Соседки, все как одна матери-одиночки или просто одиночки, Ивана Макарыча побаивались, но иногда, не выдержав, намекали на дефицит слуха.

— Иван Макарыч, если у человека совсем нет слуха, стоило ли ему баян покупать?

— Зачем же брать крайности? — отвечал Иван Макарыч. — Если есть голова и упорство — получится. И слух тут ни при чем. Главное — голова!

У Морозова, кроме сходства с Иваном Макаровичем, была и уникальная особенность: разговаривая, он для усиления высказываемых положений многозначительно двигал жирными, потными и как будто резиновыми щеками, причем не только во внешнюю сторону, что умеют многие, но и в обратном направлении — к носу. Между тем должность у него была самая ответственная. Именно ему доводчицы подносили золото после высушивания, а он взвешивал его на специальных весах и вносил результаты взвешивания в прошнурованный журнал. Он же взвешивал золото перед отправкой на аффинаж и заполнял сопроводительные ведомости.

В комнате Морозова Керлису отвели большой стол, обитый оцинкованной жестью, что как-то наводило на размышления о морге. На этот стол Керлис водрузил старый бинокуляр, который ему любезно дали в Усть-Омчуге цнигревские барышни. Теперь Керлис брал у Морозова взвешенные банки (на каждой банке масляной краской был написан вес тары, внутри лежала этикетка), высыпал золото на свой стол и принимался его перебирать и рассматривать, занося результаты наблюдений в полевой дневник. Такого количества золота зараз ему видеть еще не приходилось.

Золото было тусклое и тяжелое. Полная горсть оттягивала руку. Крупные комки были покрыты корками железных оксидов, мелочь блестела. Вот он, царь металлов, думал Керлис. Но в чем его магия? Почему ради этой желтой крупы и ржавых камней люди переплывали океаны на парусниках, шли пешком за сотни километров, умирали в джунглях от малярии, зимовали в землянках, предавали друзей, резали друг другу глотки?

От сырых бетонных стен несло холодом. Керлис время от времени выходил греться в печную комнату, заглядывал и в цех к доводчицам. Доводчицы были разных лет, некоторые совсем молодые. Когда входил Керлис, они, как ему показалось, многозначительно переглядывались. Разговоры и смех, которые доносились до него, когда он сидел за своим столом, смолкали, стоило ему только переступить порог. Одна из доводчиц походила на Одри Хепберн.

Скоро Керлис стал замечать, что золото перед ним очень разное. Из одного ручья все золото похоже на монеты — калиброванные лепешки величиной с копейку, из другого мелкий песочек, темно-серый, золото в нем перемешано с галенитом1, из третьего — почти одни самородки, комки со сложным рельефом, напоминающим мозговые извилины, как их рисуют в учебниках анатомии. Вот эти извилины Керлису надо было срочно напрягать, потому что из отведенных ему двух недель пять дней уже прошли. А сдвигов пока не было никаких.

Выбрав момент, когда у Морозова не оставалось не взвешенных банок, Керлис спросил:

— Николай Владимирович, вы обратили внимание, что золото из Ковбоя, из Индустрии и из Вакханки совсем разное?

— Не знаю, не замечал.

— Ну как же!..

— Не знаю, мое дело взвесить, занести в журнал. Главное в цифрах не ошибиться, а какое оно там, пусть геологи разбираются. Вот вы, видно, человек ученый, сразу заметили. У меня-то ведь образования никакого. Я пять лет работал, как говорится, на заводе стеклотары. Вот там мастера были! Вы п-найте? — для убедительности двинул щекой к носу. — «П-найте?», как догадался Керлис, означало «понимаете?» — Такое сделают, что, как говорится, ни одна лаборатория не разберет. Выдуют черта — с рогами, с хвостом — и вставят в бутылку. Начинаете наливать, а он там всплывает. Или стакан: нальешь наполовину, и в нем видна женщина до пояса. Нальешь полный — она в рост. А выпьешь до дна — никакой женщины нет. — От Морозова заметно несло спиртным, хотя в начале смены Керлис этого не заметил.

В половине первого Керлис почувствовал, что засыпает, несколько раз у него плыло в глазах и он падал лицом на кучу золота. Он выключил бинокуляр и попрощался с Морозовым, которому предстояло сидеть до двух. В специальной комнате Керлису пришлось раздеться. Охранник прощупал карманы снятых штанов и энцефалитки, развернул и вытряхнул портянки, майку и трусы, поочередно сунул руку в каждый сапог, потряс и сапоги над листом крафт-бумаги.

На следующее утро в столовой Янис заметил впереди в очереди Морозова и хотел подойти, но увидел, что тот не один — разговаривает с каким-то парнем в голубой тенниске, похожим на Марка Бернеса. Вечером на ШОФ закономерности, установленные накануне, не подтвердились. Там, где вчера был песочек, пошли комки, на место комков вмешались лепешки.

— Николай Владимирович, у вас тут на отводе артель «Метеор» работает. Они тоже вам золото везут? — спросил Янис у Морозова.

— Артель? Везут, конечно, больше тут везти некуда. Но они на наш план работают, в общий, как говорится, котел.

— А кто председатель в этом «Метеоре»?

— Председатель? Не знаю. Сюда ведь, как говорится, не председатель привозит, мне с ним и встречаться не надо. Всё, п-найте, по акту. — Щека задергалась к носу чаще обычного. — Я, п-найте, раньше работал на заводе, как говорится, стеклянных изделий. Вот там уж я, как говорится, каждую собаку знал.

— Ну, как он хоть выглядит, где его найти можно?

— Сейчас они, кажется, в Индустрии работают, там, наверно, он и есть, не знаю. Я вот вижу, у вас бинокуляр все время падает по штанге. Вот здесь бы вместо этого ролика надо, как говорится, сделать рым-болт. Вставляешь в кольцо метчик или отвертку и крутишь. Или пруток приварить к головке.

Наутро Янис забежал к Михаилу Михайловичу спросить, как попасть на участок к старателям.

— В семь тридцать от столовой ПАЗик их возит, проезд, конечно, бесплатный, ехать километров десять, — объяснил Михаил Михайлович. — Зачем они вам?

— А кто у них председатель?

— Одессит один. Боевой, со всеми договорится. Вот, говорят, прииск бульдозер списал, а старатели его восстановили. А откуда они запчасти взяли? Конечно, вкалывают они — будь здоров, шестнадцать часов за рычагами и в койку. Тут ничего не скажешь. А почему у них шланги масляные на этом бульдозере новые, а на приисковых старье? Тут не все так просто.

— А как он выглядит?

— Выглядит обыкновенно. Небольшой такой, но крепкий — спортсмен. Говорят, мастер спорта по борьбе ли, по боксу, врать не буду. Там у них балок стоит, вроде конторы, там его ищите.

— Он в голубой тенниске ходит, с коротким рукавом?

— Да, бывает. Он же за рычагами не сидит. Другие-то старатели все в мазуте.

На следующий день Янис добрался до пади «Индустрия». Председателем артели «Метеор» оказался тот самый парень, с которым в столовой разговаривал Морозов. Вблизи он еще больше походил на Марка Бернеса из «Двух бойцов». Чубчик светлый, как будто крашеный, нижняя губа немного вывернута, и через нее он то и дело виртуозно плевал сквозь щель в нижних зубах.

Янис рассказал в очередной раз легенду про типоморфизм золота, попросил разрешения взять пробу.

— Тебе металл нужен? — понимающе спросил председатель.

— Да немного совсем, на анализ.

— Сейчас сделаем. — Подозвал пробщика: — Витя, сделай шлих ученому.

Через несколько минут пробщик поднес им лоток, в котором лежала горстка желто-серой пыли — золото пополам с галенитом.

— Да куда мне такую прорву? — стал отказываться Янис.

— Бери, нам не жалко. Москвичи к нам не каждый день приезжают.

Янис смыл шлих в матерчатый мешочек.

— А как с зарплатой у вас? — поинтересовался Янис.

— Зарплаты у нас нет, — трагическим голосом пожаловался председатель. — Что намоем, то и зарплата, но сначала нужно с прииском рассчитаться за технику и ГСМ. — Тут его голос необъяснимым образом перетек в игривый: — Техника у нас битая, земли дают самые плохие, золото — одна пыль, сам видел. Извлечение соответственно низкое. Если числа десятого сентября за технику рассчитаемся, то к концу сезона все в порядке будет, тысяч по двадцать-двадцать пять ребята получат. Если бы нам хорошие земли дали, разве бы мы столько намыли?

— Да уж, наверно не столько, — согласился Янис. — А когда теперь автобус на прииск?

— Теперь только в четыре.

— Я тут вокруг погуляю, а к четырем приду.

Из Индустрии Янис поднялся на хребет, поел ягод, спустился к ручью и пошел по руслу. Километра через два ему встретилась стоящая над ручьем выгоревшая палатка и стало слышно тарахтенье мотора. За поворотом открылся маленький разрез, от которого были проложены две доски к деревянной колоде1. Здесь работал старатель-одиночка. Узнав, что Янис из Москвы, заглушил двигатель, повел гостя к палатке, раздул костер, повесил над ним чайник. Присмотревшись, Янис решил, что заросший бородой старатель в скрученной винтом соломенной шляпе с обкусанными полями похож на Бориса Чиркова.

— Вы на прииск работаете? — поинтересовался Янис.

— На прииск, на прииск. По рублю пятнадцать за грамм. У меня же билет от прииска. Им сюда лезть невыгодно, ручей узкий, место отдаленное, воды мало. Видите, у меня помпа. Внизу воду ловлю в запруде и обратно закачиваю. Но у меня расход четыре ведра в минуту, а на шлюз идет кубов четыреста в час.

— Часто сдаете?

— Ну, не каждый день, конечно. Как продукты кончатся, так на прииск, заодно и сдаю.

— Не боитесь?

— А чего мне бояться?

— Про охоту на белых лебедей2 слыхали?

— Слыхал. Так это давно было, у китайской границы на Амуре, а я не китаец. У нас тут спокойно.

— А в артели не веселее?

— Нет. Они, конечно, больше зарабатывают, техника посерьезнее, зато я вольный. Начальства нет, никому ничего не должен. У меня только тачка, лопата да кайло, у них мониторы, бульдозеры, промприборы, дизеля, насосы, сварка, токарка. Но они, кроме монитора и бульдозера, ничего не видят, а я, бывает, и за ягодами схожу, и за грибами, куропаток погоняю. В дождь вообще не работаю – лежу себе в палатке, дождь барабанит, подремываю. У них там за такие дела штрафуют. В конце сезона стараются друг друга под монастырь подвести, чтобы у остальных трудодень был побольше, в начале сезона невыгодно – работать некому будет.

— Да, вижу, гусь свинье не товарищ, — не очень удачно пошутил Янис.

— Ничего, гусь птица не гордая.

— А скажите, со шлюза в артели можно золото украсть?

— Украсть отовсюду можно, народ у нас изобретательный! Вы, может, читали? На часовую фабрику купили агрегат швейцарский — корпуса часовые золотить. Полностью закрытый. С одной стороны корпуса стальные заходят, с другой золоченые выходят. Через некоторое время кто-то обратил внимание, что позолота быстро стирается. Проверили, а там вместо ста миллиграмм только двадцать. Куда остальное делось? Оказалось, какой-то умелец из заводских просверлил в этом агрегате дырочку, приделал трубочку и раствор сливает. Золото на электрод, а пустой электролит обратно.

— Изобретатель! А все-таки как со шлюзом, он ведь опломбирован?

— Легко! Съемка раз в сутки. Перед съемкой пусти воды на шлюз побольше — половина золота в бой уйдет. От шлюза метров на пять-шесть уплывет, не дальше. Потом промой хоть на лотке, вот тебе и все пломбы!

— Не скучно одному?

— Бывает скучновато. Осенью думаю: все, последний сезон. А весной снова тянет. Я уже квартиру купил, машину, дачу построил. Больше вроде ничего не надо. Денег хватает. А на материке уже не могу жить.

С разговорами у одиночки Янис опоздал в артель на обратный автобус. Пришлось два часа отшагать пешком, едва успел до закрытия столовой. Столовая на Полине была необычная. Две маленькие комнатки были похожи на какое-то тропическое царство. Со стен из развешенных там и тут жестяных банок свисали плети цветов, между столиками стояли бочки с пальмами. На стенах висели пейзажи и натюрморты, написанные маслом. Некоторые из них показались Янису знакомыми. Особенно один – с небольшим стадом коров и лесом в отдалении. Корова, стоявшая ближе всех к зрителю у края лужи, как-то подозрительно наклонилась вбок, словно собираясь упасть.

— Изучаете? — полюбопытствовал довольно развязно человек с подержанным лицом, подсевший за столик Яниса с двумя бутылками пива.

— Да. Хорошие работы.

— Мои! — с оттенком гордости сообщил незнакомец.

— Серьезно?

— Вполне.

— А где вы тут фрукты взяли для натюрмортов?

— Да это все копии. Я их из журнала «Огонек» срисовал, с обложек.

— Григорий Яковлевич! С пивом — на улицу, здесь не полагается! — строго сказала подошедшая официантка.

— Людочка, ты сегодня чертовски мила, разрази меня гром! — клятвенным голосом заверил Григорий Яковлевич, левой рукой обвивая Людочкину талию. Людочка увернулась, но вопрос насчет питья пива на улице больше не возникал.

— Теперь понятно, я этих коров в «Огоньке» и видел, — сообразил Янис. — Барбизонская школа, если не ошибаюсь.

— Именно, именно. Художник Коро. Легко запомнить: Коро — коровы.

— А другие у вас есть работы?

— Есть, много. Я в основном знаете что пишу? Так пишу — сжал в левой руке воображаемую кепку, а правую вытянул вперед, так пишу — засунул большие пальцы под мышки и привстал на носки, так пишу — на виске оттянул пальцем кожу от глаза, всматриваясь в воображаемую рукопись.

— А для себя?

— Для себя тоже есть. Приходите — покажу. За контору завернете направо, там барак длинный. Спросите Устинова.

— А меня Янис зовут, Янис Керлис. Я из Москвы.

— Да это весь прииск знает.

В этот вечер Янис на ШОФ не пошел, не было сил. Лег пораньше, лежал в темноте, обдумывал варианты, которые всё множились. Значит, и со шлюза можно украсть. Для старателей, впрочем, в этом никакого смысла. Один не сможет — увидят. Бернес на это никогда не пойдет, для него слава фартового парня дороже, а риск большой. Знают больше одного человека, значит, знают все. А все-таки с Морозовым он скорее всего в сговоре. И этикетки он мне нарочно поменял, вот самородки и попали в Индустрию. Артель понемногу отмывает деньги на взятки, Морозову дают на водку или наркотики. Деньги на прииск возвращаются, правда, не в кассу. План от этого не страдает, просто часть золота с прииска переписывают на артель. Перпетуум мобиле! Круговорот воды в природе! Тоже не похвально, но не за этим я сюда приехал.

В третью ночь около часа на ШОФ пришел директор прииска. Керлис им залюбовался. Матерый дальстроевец, из тех, кто одним своим появлением наводил трепет на окружающих. Только отвисающие щеки немного портили его мужественное лицо. Черное кожаное полупальто директор повесил в комнате, где стояла сушильная печь (Керлису вспомнился куплет из популярной песни про Колыму: «Не согреешь душу дорогим регланом, молодость оставлена в снегах»). Молча директор переходил от одного рабочего места к другому и подолгу стоял за спиной работниц.

Янис в это время вышел в сушильную комнату погреться и увидел, как Одри Хепберн метнулась от директорского пальто. Поняв, что Керлис заметил ее маневр, побледнела и объяснила:

— Хотела сигаретку взять, свои кончились. Вы директору не говорите, он у нас строгий.

Янис выставил вперед ладони, дав понять, что отгораживается от этих дел, его они не касаются. Одри выскользнула в цех.

Под конец директор зашел и к Керлису. Тоже долго стоял молча, потом спросил:

— Изучаете?

— Да вот, смотрю.

— Ну и что насмотрели?

— А вот вы обращали внимание, что в одном ручье золото как дробь, в другом как пыль, а в третьем как монетки?

— С нас не монетки спрашивают, а план, — усмехнулся снисходительно директор.

— Ну, вот представьте себе, что при поисках нашли такое золото. Оно обладает определенной симметрией, которая соответствует симметрии минералообразующей среды. Вернее, определяется суперпозицией симметрий золота и среды. Симметрия среды в свою очередь соответствует структурным условиям и характеру боковых пород — минеральному составу и проницаемости.

— Это все теория, а от нас плана требуют, для этого нужно, чтоб техника работала, оттайку и вскрышные работы с опережением вести, а главное весь сезон с первого дня до последнего кубы гнать по плану, вот тогда и золото будет.

— А почему же золото не отходит? — проговорился Янис.

— Потому и не отходит, что такие же теоретики разведку вели. Нарисовали тут чего нету, а мы за них отдуваемся.

Директор ушел резко, не попрощавшись. В зарешеченное окно было видно, как он пошел по ярко освещенной дорожке к проходной. Значит, на выходе из цеха его не раздевали и не обыскивали, да и дико бы это было. Без одежды он бы половину своей внушительности потерял, если не больше.

На следующий день Янис отправился в ручей Ковбой. Большая часть долины была уже отработана. Слева и справа громоздились пирамиды галечника, застыли реки эфельных отвалов. То и дело попадались ржавые траки, треснувшие улиты от центробежных насосов, куски кабеля, трубы и листы железа. В самой вершине ручья, в ложке ковырялись двое парней в зеленых спецовках. Один, как разглядел Янис, подойдя поближе, скорее не парень, а степенный мужик с широким открытым лицом, похожий на актера Санаева, когда тот в «Сердцах четырех» играл влюбленного солдата. Второй совсем юный, только что не школьник, с соломенными волосами, едва ли доставал первому до плеча.

— Бог в помощь! Хищничаете?

— Здорово, коли не шутишь, — ответил Санаев. — Мы не хищники, а комсомольско-молодежная бригада. А ты что, из ОБХСС?

Познакомились. Санаева звали Тимофеем, работает на прииске прорабом. Маленькому Янис в своей картотеке двойника не нашел, мало еще накопил по молодости. Маленький представился как горный мастер. Звали его Иван Королев, но хотелось называть его Ваней. Оказалось, что объединение «Северовостокзолото», опасаясь за судьбу плана, выдало разнарядку каждому предприятию, даже не имеющему никакого отношения к золотодобыче: магазину надо сдать десять граммов, детскому саду пять граммов, родильному дому, аптеке — пять граммов. Одновременно дали разнарядку руководящим работникам: директору прииска тридцать граммов, главному инженеру — двадцать. Ну, этим-то легче. У них на отводе артель работает. Со старателей сняли, записали на себя. А еще был призыв организовать комсомольско-молодежные бригады по добыче золота в нерабочее время.

В последние годы выполнение плана давалось объединению все труднее. Формально выполнение плана фиксируется по состоянию на 31 декабря, поэтому золото мыли, пока не сковывало все вокруг морозом до весны и промприборы1 превращались в ледяные горы. На богатых участках мыли лотками с пожогом в палатках до нового года. Весной такие авральные участки приходилось перемывать заново, потому что из-за плохой оттайки золото улетало с глиной в отвал. А ненасытная страна требовала все нового золота.

На Полине в комсомольско-молодежную бригаду записались шестнадцать человек. Тимофея выбрали бригадиром. В первую же субботу не явился никто, кроме Тимофея и Вани. Теперь они уже третий месяц каждый выходной старались вдвоем.

— Бросили бы, — посоветовал Янис.

— Неудобно как-то, — будто оправдываясь, сказал Санаев. Ваня был более категоричен:

— Нельзя. Мы в следующие выходные гидровашгерд испытывать будем.

— ?

— Моя конструкция. Мы его уже испытывали. Мне даже премию дали за рационализацию — сорок семь рублей! И благодарность в приказе. Сейчас я его переделываю, лопатки по-другому переварил, лучше будет.

— А для чего он?

— Золото извлекать. На шлюзе мелкое теряется, а у меня за счет центробежной силы и мелкое удерживается. А гидро- значит от воды работает, вернее от пульпы. Вот представьте себе бочку наклонную, в нее насыпьте песка и пустите воду. Бочка наполнится, вода через один край потечет и будет легкие минералы смывать. Если дальше воду лить, то и золото пойдет, это как на лотке — встряхивать надо, чтобы золото глубже провалилось. Теперь представьте себе, что бочка вращается. Песок за счет трения поднимается по кругу и скатывается обратно в нижнюю точку, вот вам и перемешивание, трясти не надо. Значит, за счет вращения обеспечивается непрерывное перемешивание, а за счет воды легкие минералы удаляются. На дне бочки золото остается. Теперь осталось, чтобы бочка вращалась. Для этого на внутренней поверхности лопатки, пульпа на них падает из трубы и бочку вращает. Вся схема это насос в зумпфе1, труба и бочка на оси. Потом бочку опрокинул на шарнире и золото смыл.

— Здорово! Значит, шлюзам недолго жить осталось?

— Нет. У гидровашгерда производительность маленькая, примерно два куба в час. Я же не могу бочку диаметром десять метров поставить. Гидровашгерд только для таких ручьев, как наш. — Это Ваня признал с интонацией Чапаева: «Не смогу, Петька, языков не знаю».

Поперек ложка была насыпана плотина, из которой торчала четырехдюймовая труба. Следом за плотиной на земляной насыпи лежала сбитая из трех досок проходнушка2 с решетом, застеленная резиновым ковриком, который прижимали к доскам миниатюрные трафареты. Под бортом Тимофей с Ваней выкопали яму, из которой кидали пески к проходнушке. Янис вызвался помогать. Когда вода за плотиной поднялась и пошла через трубу на проходнушку, Тимофей продолжал кайлить пески, Ваня кидал их на проходнушку, а Янис протирал пески на грохоте скребком, похожим на тяпку, и откидывал гальку. Так они проработали два часа.

— Все. Шабаш! – распорядился Тимофей. — Мы же не на сдельщине. Перекур!

Янис достал из рюкзака банку сайры, полбулки хлеба, полпачки чая и сахар. Местные оказались более запасливы: у них, кроме хлеба и традиционной сайры, нашлось несколько бутылок пива и кусок сала (Ване с Украины прислали).

Ваня, едва прожевав кусок хлеба с салом (пива он, как выяснилось, не пил, более крепких напитков — тем более), побежал смывать шлихи с колоды и доводить в лотке. Янис с Санаевым отдали должное всему, что было выставлено и выложено на кусок газеты, одновременно обмениваясь анкетными данными.

Санаев, по специальности геолог, раньше жил в Забайкалье, работал в тресте «Забайкалзолоторазведка». Был заядлым рыбаком и охотником, специализировался в ловле ленков и тайменей — на мыша и на блесну. Дома, по его рассказу, у него в тетрадках были записаны все пойманные таймени — в какой день, при какой погоде, на какую снасть, какого веса. Таких тетрадок у него было не одна и не две.

— У тайменя пасть как чемодан. Как рванет, все нутро у тебя холодеет! Леска аж звенит! А тут ничего нет. Хариус ловится на Нерючи, но мелкий, у нас пескари крупнее. На Девятиозерке карась есть. Его тянешь, он как покойник — не сопротивляется. Неинтересно.

— А зачем же уехал?

— У меня жена красивая. И вот главный инженер треста на нее глаз положил, она тоже в тресте работала, в бухгалтерии. Он меня из одной командировки в другую, дома почти не бывал. Вот. Был геологом, да бросил это дело. Геологи меньше всех получают. Сейчас горным мастером работаю. Зарплата больше, и спокойнее. Деньги коплю, жена мечтает на материке кооператив купить. Одна беда: теперь тут директор ей проходу не дает. Как она в ночную смену, так он приходит. И стоит и стоит, смотрит. Тут же у нас деревня, мне все рассказывают. Я из-за этого по полночи не сплю, хожу ее встречать. Видишь, какая проблема жена красивая!

«Неужто Одри Хепберн? — подумал Янис. — Наверное она, больше некому. Значит, она могла записку директору в карман сунуть, если он ее уже охмурил. Или наоборот, взять записку. Значит, вот какое дело. Ложный ход получился, придется все сначала начинать».

А вслух сказал:

— Я, знаешь, первый год в минералогии, по образованию-то я химик. Женился на москвичке. Работу найти трудно, никого не знаю. Появился вариант — в институт. Ты бы хоть научил, как лотком пользоваться.

— Химик! – развеселился Тимофей. — У нас-то химиками знаешь кого называют? Химики — это кто на химии. Освободить освободили, а уехать нельзя, вроде как на поселении. Научить можно. Сначала смотри, где имеет смысл мыть. Мы или целики моем, или под приборами — где стоянка была. Вот сейчас домой пойдем, я тебе покажу..

Пришел Ваня с лотком. Золота намыли граммов тридцать.

— По десятке на нос заработали, — прикинул Тимофей. — Приходи вечером, отметим. Сегодня не могу, на ШОФ надо. А вот через неделю, в День шахтера — с удовольствием, если пригласишь, как раз за мной вечером машина придет. Тут уже легенды по прииску ходят. Жена у меня на ШОФ работает. Рассказывает, приехал какой-то проверяющий, начальник отряда, весь в зеленом. Сидит ночами, все вынюхивает. В ШОФ только по ночам появляется.

— Вот чудаки! Да просто времени мало, какой из меня проверяющий?

— Ну, ладно, в День шахтера, заметано!

По дороге домой Санаев учил Яниса, как выбирать богатые места на стоянках промприборов.

— Вот дырочки в земле в несколько рядов, как от капели у дома. Это капель и есть — стыки у шлюза были недотянуты, пульпа проливалась. Пошли поперек этих рядов. На одном конце бой, тут пульпа со шлюза падала, здесь самое богатое место, крупное золото собиралось — потери-то всегда есть: то шлюз перегружен, то оттайка плохая – золото с глиной вылетает. За боем эфеля растолканы, в них нечего искать. На другом конце вашгерд стоял, к нему дорожка, по которой пески толкали, — тоже место хорошее. Тут вашгерд стоял, на другой стороне отвал галечный должен быть. Сначала галечный отвал находишь, а дальше уже как по писаному. А как мыть — смотри. Сначала пробуторить надо и отмутить. Пока муть идет, значит, глина есть, золото не освободилось. Может к гальке прилипнуть. Начнешь смывать — потеряешь. Но это только к целикам относится, под прибором все давно отмучено. Потом гальку скидываешь, стаскиваешь ее к себе как граблями и воду навстречу пускаешь, чтобы ее обмыть. Теперь материал мелкий, можно смывать вперед, только воду пускай ровным слоем и лоток постоянно встряхивай, чтобы золото проседало. Вот тут в канавке оно должно собраться. Потом в угол его и смываешь как по желобу.

У Тимофея лоток в руках так и летал, промывал он быстро и как будто играя. Р-раз — отмутил, р-раз — гальку обмыл и сбросил. Не успеешь оглянуться, лоток уже пустой, только золото в канавке лежит. Янис тоже постепенно приноравливался. Они переходили с одного места на другое, постепенно спускаясь к поселку. Ваня вынужден был их то и дело поджидать.

В одном месте Янису повезло: когда смыл с лотка почти всю породу, на дне вылез самородок. Ржавый комок, золотой только на потертых ребрах, настолько неприметный, что Янис его чуть не выбросил. Собрались все вместе, прикинули, что весит граммов шесть. Поскоблили ножом, а он весь золотой.

— Тимофей, можно я его с собой возьму? Жене подарю! — попросил Янис.

— Бери, но аккуратнее. И учти: я тебе его не давал, мы с Ваней ничего не видели.

— Заметано. Спасибо.

Около крайних домов поселка стали прощаться.

— Ваня, приезжай в гости, — пригласил Янис. Написал на листке из блокнота адрес. — Поживешь у меня. На Красную площадь сходим, в Пушкинский музей, в Третьяковскую галерею.

— Спасибо, да я в поэзии не разбираюсь, а в музеях устаю сразу, шея болит. А вот, говорят, у вас на Кировской магазин «Инструменты» хороший. Если можно, я бы заехал по дороге в отпуск. На один день. Еще бы на ВДНХ попасть, — мечтательно добавил Ваня, — в павильон «Электроника» — транзисторов купить. Там у вас продают. Я следующий прибор буду на транзисторах делать, с автоматическим управлением!

— Не забудь про День шахтера, — напомнил Тимофей, — часов в шесть заходи.

В День шахтера Янис пригласил к четырем часам Михаила Михайловича. Заранее купил бутылку водки, копченых селедок, пачку сливочного масла, хлеб и картошку. Михаил Михайлович принес банку соленых груздей.

Под картошку и селедку водка так и проскальзывала. Груздям тоже было оказано уважение. Янис нажимал на сливочное масло, чуть не полпачки съел.

— Ну, Михаил Михайлович, спасибо за приют, — сказал под конец Янис. — Бог даст, еще свидимся. А то приезжайте в гости. Адрес я вам написал, вон бумажка на подоконнике. А теперь – подорожную!

Выпили. Михаил Михайлович заметно опечалился.

— Быстро вы как-то уезжаете, я уж привыкать стал. И нехорошо, что я с вас деньги взял. И на что они мне? Я ведь теперь не живу, не хочу жить. С тех пор как жена умерла, я будто в тюрьме, в камере-одиночке. Ни горе, ни радость не с кем разделить. Каждый день плачу, зову ее. Хоть бы умереть. Лежал бы сейчас, никому не мешал

— Не будем о грустном, Михаил Михайлович! Придет срок — все там будем, а торопиться не стоит. Вы лучше скажите, что за человек Устинов? Хотел к нему зайти — не успел.

— Устинов — экземпляр штучный! Тоже в Бутугычаге сидел. Писал там лозунги да картины для начальства, а то бы не выжил, на общих-то работах он бы быстро сгорел.

— А он за что?

— Тут темное дело. Его на немецком самолете сбили, летчик он. Сидел за то, что к немцам перешел, а говорит, что был в плену и самолет угнал. Поди разбери!

— Да, темного много. И у вас тут темные дела творятся. Морская бухгалтерия.

— Как это?

— Это значит концы в воду.

— А-а-а. Да, есть тут некоторые личности, не буду говорить кто. Я ведь всего не знаю, только догадываться могу. А я-то вам вот что хотел рассказать. Вы, кажется, лагерями интересуетесь? Вот со мной тоже интересная история была. Когда в сорок девятом году из Воркуты освободился, один зэк, из грамотных, передал мне письмо на имя Калинина, мне все равно через Москву было ехать, родители у меня в Касимове жили, под Рязанью.

— Так вы тоже успели посидеть?

— Успе-ел. Советская власть, она, знаете ли, строга, но… требовательна.

— До техникума или после?

— После. Я это письмо в телогрейку зашил, специально подкладку распарывали. Только сел в поезд, урки меня на первом перегоне зажали и в пять минут обчистили: и шапку отобрали, и сапоги сняли, опорки какие-то дали. Хлеб и деньги – само собой. А телогрейка вся драная была, телогрейку оставили.

В это время под окном просигналила машина — Толик подрулил.

— Все, извините, Михаил Михайлович, придется в следующий раз дослушать. Мне еще нужно с одним другом попрощаться. Я тут друга завел, даже двух.

С Толиком пришлось договориться, чтобы подождал. По-хорошему нужно было пригласить Толика за стол, но в план Яниса это не входило. У Тимофея было уже накрыто. Кроме неизменной сайры и вареной картошки было и тушеное мясо, похоже, дикое. Кажется, Тимофей по старой привычке успевал забегать и в лес. Одри Хепберн, как выяснилось, звали Зоей. Она держалась как-то отчужденно, без конца надолго уходила на кухню, почти не принимая участия в разговоре. Только раз заинтересовалась, когда Янис, которого после двух бутылок водки, выпитых пополам с Тимофеем, порядком развезло, начал хвастать самородком. Достал его из нагрудного кармана и стал спрашивать у Зои, одобряет ли она такой подарок.

— Отмою его в кислоте, просверлю и на золотую цепочку. Такого ни у кого не будет.

— Спрячь, спрячь, забыл, как договаривались? – хмуро посоветовал Тимофей. Янис покорно положил самородок в коробку из-под сигарет и убрал в нагрудный карман энцефалитки.

Когда Зоя в очередной раз вышла, Янис спросил Тимофея:

— У тебя жена курит?

— Ты что! Я и сам-то не курю, на дух не переношу.

Потом еще пили чай с молоком и смотрели забайкальские фотографии. Янису пришлось прослушать по тетрадям описания некоторых рыбалок на тайменя. Стемнело, когда Янис наконец собрался ехать. Санаев и Одри Хепберн вышли его проводить.

— Толик, дашь прокатиться? — попросил Янис.

— А вы как вообще, в форме?

— Нормальный ход!

— Садитесь, ночью на трассе все равно никого нет. Но поаккуратнее!

— Спасибо! Ну, Тимофей, спасибо за угощение. До встречи! Ты не унывай, жизнь еще наладится.

— Я и не унываю, с чего ты взял? Слушай, тебе никто не говорил, что ты мужик нормальный?

— Нет.

— Ну вот, я говорю. Приезжай почаще!

От этих слов Янис почувствовал себя отъявленным сукиным сыном. Он еще помахал рукой Одри Хепберн и рванул с места.

Боковые стекла на газике были сняты, ночной воздух приятно холодил лицо. Дорога шла берегом Нерючи, река иногда поблескивала за деревьями.

Нерючи! Какое поэтичное название! Вызывает ассоциации с журчанием ручья. Неручная, неприрученная. Наречистая! Едучи вдоль Нерючи, по берегу Нерючи идучи… А вот Нерючи слилась с Кулу. Кулу похожа на антилопу…

Около моста через Кулу Керлис остановил машину. Продравшись сквозь кусты ивняка к реке, он несколько минут в задумчивости сидел на большом камне. Потом, упираясь руками в камни, наклонился к самой воде, опустил лицо в воду, прополоскал рот и смочил волосы. Во время этих процедур что-то булькнуло: сигаретная коробка вместе с самородком выпала из кармана и ушла под воду. Керлис хмыкнул и, выпрямившись, переложил новую пачку сигарет из брючного кармана в карман энцефалитки.

— Теперь, Толик, ты порули, – попросил он, вернувшись к машине, — а я вздремну, хмель давит. Вообще-то я в форме, но от греха давай поменяемся.

Перед Кулинским перевалом сзади появились фары другой машины. Толик ехал под восемьдесят, что для грунтовой трассы совсем неплохо, но расстояние между машинами явно сокращалось.

— А слабо оторваться? – с подначкой спросил Керлис.

— Не слабо, а слободно, — небрежно кинул Толик и наддал. Обгон на колымской трассе летом вообще проблема — за каждой машиной тянется такой шлейф пыли, что обгонять — все равно что ехать некоторое время с закрытыми глазами. Но преследователи не отставали. С перевала Толик прижал так, что машина, казалось, вот-вот не впишется в очередной серпантин, сшибет столбики и вылетит под откос, но фары догоняющей машины неотступно светили в зеркало заднего вида, время от времени теряясь в клубах пыли.

— Пьяный, что ли? — удивился Керлис, откинулся на спинку сиденья и задремал.

Так, будто в связке, они проскочили рудник имени Матросова, Омчак, Гастелло и отворот на рудник имени Белова. Тут был прямой ровный участок, и Толик выжал на нем сто десять километров, а пыльный хвост за машиной протянулся чуть ли не до самого Кулинского перевала. Задняя машина приотстала. На въезде в Нелькобу на дороге замигал синий огонь, и Толику пришлось притормозить. На дороге стоял милицейский фургон, а рядом с ним фургон «Скорой помощи». Едва Толик съехал на обочину, как дверцу сбоку рванули и дородный майор выволок Толика из машины.

— Ты что это пьяный гоняешь?!

— Я не пьяный.

— Ну, это сейчас медицина проверит. Документы! Директор прииска заявил о хищении.

Толик достал из-за щитка путевку, техпаспорт и права. Сзади подкатил еще один УАЗик. Из него тяжело вывалился директор.

— Так, задержали этого алкаша?

— Так точно, вот документы проверяю, — козырнул майор.

— Да не этого! Пассажир где у тебя? — налетел он на Толика.

— За пассажира не отвечаю, — хмуро отбивался Толик, — он же не рулит.

— Ну-ка, давай его сюда.

Проснувшийся Керлис долго не мог понять, что происходит.

— Что, уже приехали?

— Приехали, приехали, — заверил директор. — Ну-ка, что у тебя здесь? — ткнул толстым пальцем в карман Керлисовой энцефалитки.

— Здесь сигареты. Угостить?

— Это я тебя сейчас угощу! Сейчас узнаешь, как самородки с ШОФ таскать! Посмотрим, какие ты сигареты куришь. До махорки скоро дойдешь, махорку будешь курить! — Разорвал пачку, вытряхнул все на ладонь — золота не было. — В рюкзак переложил? Давай его сюда! Чего ты там вынюхивал? Начальник, видите ли, отряда. Что это за отряд такой — один человек? И что это за фамилия такая странная? Всего второй раз такую встречаю, первая на Бутугычаге попалась, не твой ли родственник?

Этой фразой директор, сам того не зная, подписал себе приговор. С трудом сдерживаясь, чтобы доиграть роль, Керлис пошутил:

— У нас, понимаете ли, в институте так: три человека — партия, два — чемпионат мира по шахматам, двадцать партий. Одного, как говорится, уже неудобно партией называть, значит — отряд. — Чуть не сказал, что раньше работал на заводе стеклянных изделий.

Директор вытряхнул содержимое рюкзака прямо на дорогу. Там было грязное белье, зубная щетка, мыло, зубная паста, пробирные иглы, пробирный камень и пикетажка.

— Что ты там в своей книжке понаписал, мы еще разберемся, — уже не так уверенно пригрозил разочарованный директор.

— Вот дневник-то полевой я вам не отдам, это научный материал. И вообще имейте в виду, что я сотрудник головного института Союза по золоту! И этот институт до недавнего времени входил в систему МВД. У нас даже директор был в чине генерала, с лампасами ходил! — официальным голосом сказал Керлис, адресуясь больше к майору. В конце концов его отпустили, но машину обыскали. Толик ничего не понял и радовался, что все обошлось.

Остаток пути Керлис был невесел. «Вот и я стал на людей охотиться, — думал он. — Пусть не с винтовкой, не с пистолетом, так с петлями и капканами. И с землей, которую ради отца взял, плохо распорядился!»

— Ну, рассказывайте, что вы здесь накопали, — спросил подполковник Иконников. Пока Янис был на прииске, дело о хищениях золота забрали у ЭКУ и передали ОБХСС. Вести его прилетел в Магадан подполковник Иконников. Они разговаривали с Керлисом в институтской квартире.

— Схема простая, — объяснил Керлис. — С полигона такое количество золота не украдешь. Тоже можно, но это вся бригада должна быть в сговоре и охранники, которые золото на полигоне принимают и на ШОФ везут. ШОФ — фабричка доводочная. Первое взвешивание — на ШОФ, после того как гвозди, гайки, дробь и прочий мусор отделят. До взвешивания золото фактически не учтено. После взвешивания, если золото кто возьмет, это сразу вылезет в документах. Директор прииска в ночную смену два-три раза в неделю ходит на ШОФ. Ему бы и в дневную никто не запретил, но это наверное инстинкт — чтобы меньше народу его видело. И потом ночью прохладно, логично, что он в пальто идет, в кожане. Там кожан вешает на вешалку в отдельной комнате. Она отдельная не в том смысле, что директорская, там золото сушат, заходят нечасто, постоянно никто не работает. На сушку несут золото неучтенное. Доводчица заходит туда с банками и всыпает ему в карман полкило. Потом высушенное золото несет на взвешивание. Все сходится как в аптеке. Директор тем временем ходит по цеху. Все трясутся. Потом надевает кожан и на проходную. Его, конечно, не обыскивают.

— Давайте послушаем, на чем эти ваши рассуждения держатся.

— Доводчицу эту, Одри Хепберн, на месте застал, когда она в пальто лазила.

— Это что, фамилия такая?

— Нет, артистка. Похожи они. Потом я при ней сказал, что везу самородок, жене хочу подарить. Через час меня уже директор догоняет. Откуда он про самородок узнал? Понятно, что эта красотка его навела, она к нему побежала, когда я еще с ее мужем за столом сидел. Конечно, это не один случай был, только при мне она трижды ему золото закладывала. Сам он не брал, хотя мог бы, никто бы и не заметил, потому что даже смотреть в его сторону боятся. А на самом деле он и есть первый трус, бабенку подставил. Заранее себе алиби готовил: не видел, не брал, не знаю, откуда взялось, подложили. Поэтому и за мной погнался — инстинкт сработал. Знаю я эту породу. Сволочь дальстроевская! Вот это и есть система, про которую полковник Сергеев говорил. Конечно, вывозит он не сам, тут у каждого своя функция.

— Так. Допустим, действительно директор прииска систематически выносит золото с ШОФ, — начал рассуждать подполковник. — Как мы это докажем? Ведь его нужно брать с поличным. Поставить засаду на выходе? А он в этот вечер будет не в настроении, краля эта ему откажет. Или наоборот, он, не дожидаясь конца смены, поведет ее к себе домой? Мы его берем, а у него ничего нет. И что тогда? Следить за его моральным обликом не наше дело. Следующего раза дожидаться? Следующего раза не будет! И как узнать, что он в эту ночь вообще на промысел вышел, а не спит или не пьет водку с тоски? Приехать на прииск днем? Через полчаса про это будут знать все.

— Нет, не надо засады, и не надо его прежде времени арестовывать. Сначала нужно арестовать золото, и это можно сделать в магаданском аэропорту. Возьмете курьера, а уж он директора сдаст, не сомневайтесь, и тогда всю цепочку можно размотать.

— А как вы это золото намерены находить, и почему в аэропорту?

— Теоретически, они могут золото отправить морем, в контейнере с вещами — это самое безопасное. Но контейнера ждать долго, а им хочется скорее и побольше. На себе много не пронесешь. Значит, сдадут в багаж.

— Допустим. И что вы будете весь багаж вскрывать и досматривать? Да тут в конце сезона каждый день триста человек улетает! И опять же все служащие аэропорта через час поймут в чем дело, и среди них обязательно есть наводчик.

— Нет, не нужно весь багаж вскрывать, достаточно поставить на багажном транспортере радиометр. Только нужно сделать это немедленно, сегодня. Он зараз выносит граммов двести-триста, максимум полкило. Конечно, каждую порцию они на материк не посылают, накапливают партию. Например, раз в месяц.

— При чем здесь радиометр?

— Я ему метку в карман положил, к золоту примешал.

— Какую метку?

— Радиоактивную.

— Источник?

— Нет, не источник, источника у меня нет, да он бы его заметил. Это земля из лагеря Бутугычаг. Она радиоактивная. Я ее на лотке отмыл, чтобы сократить. Остались тяжелые минералы, они-то и радиоактивные. Я их еще истер немного, чтобы не так заметно было.

— Сильно радиоактивная?

— Точно не знаю, но куры лысеют.

— Какие куры?

— Бутугычаг — брошенный лагерь на урановом руднике. Там после ликвидации лагеря сделали птицефабрику. Вот куры и облысели.

— Кудряво!

— Да не очень. Проблема была в том, чтобы эту землю на ШОФ спрятать. Я же не знал, когда он придет. А вынести обратно уже не могу – обыскивают.

— Хорошо, попробуем сделать по-вашему. А Одрю вашу надо все-таки задержать для верности. Заодно и директор дозреет, он же поймет, откуда ветер дует, спать ему уже не придется.

— Нельзя. Спугнете раньше времени, могут на полгода затаиться.

Еще через две недели в аэропорту задержали чемодан с шестью килограммами золота и курьера, который сдал его в багаж. Директор прииска почувствовал себя нездоровым и попросился во внеочередной отпуск. Пока он ехал до Магадана, задержали жену Санаева. В Объединении, куда директор пришел с заявлением об отпуске, его попросили зайти для беседы к Иконникову, которому временно отвели отдельный кабинет прямо в Объединении.

— Догадываетесь, для чего мы вас пригласили? — спросил Иконников, у которого подобные процедуры были хорошо отработаны. Не «я», а именно «мы», некая организация, пока не названная. Пусть человек сам соображает, куда он попал.

— Не догадываюсь, – солгал директор. Догадывался он со дня отъезда Керлиса, но ничего не знал наверняка.

— Ну, хорошо, я вам помогу. Эта ваша подруга — как ее там, Зося? — не стала особенно запираться. Мы ей объяснили, что у вас в Черновцах жена и сын, на материк вы ее не повезете. А еще пообещали, что ваша потенция скоро ослабнет. Не понимаете? Правда не понимаете? Тогда объясняю. Вы, любезный, дозу схватили, и самым нехорошим местом, которым, судя по всему, очень гордитесь. Если признаетесь, мы вам лечение организуем. Вы же на Бутугычаге бывали? Слыхали, как там куры облысели? Вам лейтенант Керлис в золото, которое в кармане лежало, из Бутугычага концентрата уранового добавил, так что сначала это место у вас облысеет, а дальше — сами понимаете. По этому концентрату и золото в аэропорту засекли. Кстати, вы карманы хорошо вытряхнули? А то, может быть, и до сих пор там что-то осталось. Дайте-ка я проверю. — Иконников вынул из стола портативный армейский дозиметр и поднес к карману директорского кожана. — Ну вот, видите, до сих пор фонит (радиометр Керлис заранее настроил так, что тот трещал от простого нажатия кнопки).

— Я золото не брал, мне подложили, — осевшим голосом просипел директор, утирая со лба пот.

— Конечно, подложили, мы даже знаем, кто это сделал. Да вы не переживайте! — неожиданно стал утешать Иконников. — Вы нам помогите ваших коллег найти. Ведь это они вас заставили этим делом заниматься, вы же не сами эту систему организовали?

— Не сам, — поспешно согласился директор.

— Вот видите! — обрадовался подполковник. — Я так и думал. Одного не пойму, как же вы, Евгений Петрович, такой умный — вы же умный?! — такой умный и осторожный человек, не сообразили, зачем детектор в аэропорту появился?

— Там человек есть, сказал, детектор на золото не реагирует. Ни на золото, ни на железо.

— Нехороший человек, подвел вас. Как, кстати, его фамилия?

Когда мы с Керлисом летели в самолете, бывший директор прииска в зоне сбивал щиты для дачных домиков. Санаев развелся и уехал обратно в Забайкалье. Бывшую его жену осудили условно, потому что она ждала ребенка и помогала следствию. Ваня Королев по дороге из отпуска с Украины заезжал к Керлису в Москву и накупил транзисторов, а также сверл, метчиков, алмазных надфилей, ножовочных полотен и много чего другого. Керлис защитил диссертацию под примерным названием «Использование картотеки известных лиц для составления фотороботов».

(Опубликовано с разрешения автора)

Tags: литература, люди, творчество друзей

Запись опубликована November 30, 2009 at 12:08 в следующих рубриках Всё. Вы можете отслеживать обсуждение записи, используя ленту RSS 2.0. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.